«Не хочу определенной формы любви, той, смешной, про которую знаю», — говорила Зинаида Гиппиус. В представлении общества она была femme fatale, распутная Клеопатра, а на самом деле во всей столице было не отыскать более целомудренной женщине. И свой брак с Мережковским она сознательно строила не на романтическом влечении, а на общности взглядов и интеллектуальных пристрастий. Именно такие союзы и могут изменить общество, считала она.
И вышло так, что этот странный платонический брак, как будто списанный из «Что делать» Чернышевского, пережил множество «обычных союзов». За 52 года совместной жизни они не расставались ни на один день, а когда Мережковский умер, Гиппиус окаменела от горя.
В общей истории Гиппиус и Мережковского есть только один «нормальный момент»: они познакомились на танцах, в Боржоми. Было лето, огромные южные звезды подмигивали с неба. Девятнадцатилетняя Зинаида Гиппиус была хороша и походила на русалку. Про двадцатидвухлетнего Мережковского говорили: это йог из Индии, он ни с кем не разговаривает и ничего не ест. Молодые люди гуляли и разговаривали…
Странная свадьба
На этом начинаются чудачества: между Зинаидой и Дмитрием не проскочила даже самая хиленькая искорка, но они стали вести себя так, как будто все решено: они поженятся и будут жить вместе.
Мережковский уехал. Изредка невеста получала от него сухие деловые письма. Они обсуждали будущую женитьбу и с удовольствием отметили, что обоим противна буржуазность: белое платье, цветы, гости, священный трепет – вот это вот все. Им важно было пожениться так, чтобы это выглядело бытовым, даже скучным событием. Поэтому невеста была с сером костюмчике, а жених пришел на венчание в шинели. Обвенчавшись, они пошли домой и сели дочитывать вчерашнюю книгу. Потом Мережковский ушел, а Зинаида легла спать – она и забыла, что вышла замуж.
– Ты еще спишь? А уж муж пришел. Вставай! – будила ее наутро мама.
– Муж? Какое удивление!
Декадентская Клеопатра
Те, кто близко знал Мережковских, соглашались – Зинаида во всем превосходила Дмитрия. Она была талантливее, умнее, ярче. Считается, что многие его теории – только разработки ее идей. Брак, основанный на интеллектуальном единстве и равенстве полов, придумала она.
При этом у Зинаиды был огромный талант пиарщицы (хотя тогда не было такого слова и такой профессии). Она умело создала себе имидж декадентской богини: курила, ярко красила губы, румянилась и белилась, принимала гостей, лежа на кушетке и в диадеме, как Клеопатра. Все только и говорили, что о ней и ее муже.
«Зиночка была опять в белом и с диадемой на голове, причем на лоб приходится бриллиант», — писал в своем дневнике Брюсов.
Гиппиус искала настоящей любви, но каждый раз разочаровывалась в своих чувствах. Она была как подросток: ей хотелось, чтобы чувство было невинным и чистым, без оттенка греховности. Зинаида постоянно влюблялась, создавала сложные многоугольники, в которых все ревновали ее друг к другу, и быстро их рушила — разочаровывалсь.
«Зачем же я вечно иду к Любви? Я не знаю; может быть, это все потому, что никто из них меня в сущности не любил? У Дмитрия Сергеевича тоже не такая, не «моя» любовь. Господи, как я люблю какую-то Любовь».
Тройственный союз
Мережковский в это время много размышлял и говорил об идеальной форме отношений: «тройственном устройстве мира». Ячейкой идеального общества он видел семью из трех человек. Для этого тройственного союза они с Зинаидой выбрали изящного публициста и литературного критика Дмитрия Философова.
Биографы Мережковских полагают, что как раз его Зинаида любила – просто, без причуд и теорий, но Философов ее отверг. Этот – тоже платонический – тройственный союз продержался 15 лет, все трое жили одной семьей под одной крышей, вместе путешествовали и принимали гостей. Мережковские расстались с Философовым только в 1920 году – они насовсем уехали в Париж, а он остался в Варшаве, бороться с большевиками.
Зеленая лампа
В эмиграции Мережковские жили не так безбедно, как в России, но Зинаида никогда не экономила на перчатках и духах. Их парижская квартира стала центром российской культурной жизни того времени. Там устраивались знаменитые писательско-философские заседания клуба «Зеленая лампа». Туда приходили Тэффи, Куприн, Бальмонт, Бердяев. Даже Бунин, скупой на похвалу, был впечатлен красотой Гиппиус:
«Удивительной худобы, ангел в белоснежном одеянии и с золотистыми распущенными волосами, вдоль обнаженных рук которого падало до самого полу что-то вроде не то рукавов, не то крыльев». 
В пятьдесят лет она продолжала эпатировать, носила прозрачные платья, увлекалась и увлекала. Свою добрую душу Гиппиус прятала в тени своих причуд. Не многие знали, что она всегда помогала нищим писателям и как-то совсем не обидно давала денег на обновки. Всегда поддерживала благотворительные вечера, которые устраивала Тэффи, и вообще – дружная жизнь русской эмиграции крутилась, во многом, вокруг нее. У Гиппиус это было в крови – ее двоюродный племянник, священник Димитрий Клепинин, был замучен в немецком концлагере за то, что спас от гибели десятки еврейских детей во время фашисткой оккупации.
Я умерла
Знакомые часто удивлялись, что такая яркая, интересная женщина, как Гиппиус, живет с маленьким, надменным, неприятным Мережковским. Глаза у него всегда пылали каким-то нездоровым огнем, борода росла без парикмахерского вмешательства, а когда он злился, начинал взвизгивать.
Но у них было абсолютная, полное духовное единение. Гиппиус и Мережковский иногда чувствовали себя одним человеком, и не понимали, где кончаются ее мысли и начинаются его. Когда он умер в 1941 году, Гиппиус пыталась покончить с собой, она всем говорила:
«Я умерла, осталось умереть только телу».
Слухи и кривотолки об их союзе не утихают до сих пор. Мережковский не смог дотянуться до уровня русских философов своего поколения – но его удивительная жена сумела обессмертить его имя.
